Миры отверженных - Страница 41

– Да нет ничего. Просто этот толстяк, кажется, что-то жрёт.

– Кто жрёт? Леонтий и Хильдебальд разом повернулись в сторону, указанной девочкой.

Толстяк сидел с довольным лоснящимся лицом, в каждой руке сжимая по яблоку, поочередно откусывая от каждого из них. Через минуту слух о еде достиг каждого, из оказавшихся в западне на вершине скалы, и все столпились перед обрывом. Промиус бросал и бросал наверх спелые плоды, и спустя полчаса его уже вытащили оттуда, с полной за пазухой яблок. Сочные яблоки одновременно давали и сытость, и хоть какое-то утоление жажды.

Они достались также и Триру и его компании, хотя вначале Леонтий и Хильдебальд не хотели с ними делиться, но Дарион категорически настоял на обратном, ибо Всевышний призывал делиться куском хлеба и глотком воды, даже с последним своим врагом.

Эрдэнэ принесла несколько яблок Цэрэн. Старуха прищурилась, рассматривая неведомые плоды. – Подожди, дай сначала Октаю. Вдруг они отравленные?

Беркут яростно набросился на яблоко и склевал его, заглатывая большое яблоко в два-три приема.

– Ну, раз Октай съел, – значит есть можно. Похоже, он приходит в себя.

– Бабушка, а мы тут долго? А где мы? – сочно захрустела яблоком, внучка. – Ой, – у девчонки округлились глаза от удивления. – А что это такое мы едим? Это так вкусно. Я такое никогда не ела.

Старуха пока не притронулась к яблоку. – Что-то не нравится мне всё это. Уж больно как-то тихо здесь. Вот и Октай, какой-то вялый, даже летать не хочет. Не пойму в чём дело.

Октай, склевавший яблоко, явно почувствовал себя лучше и начал прохаживаться по обрыву, размахивая крыльями.

– Ну, Октаюшка, давай же, давай. Мне твои глазки, ой как нужны сейчас. Давай посмотри, что там внизу? Беркут, помахав еще несколько раз крыльями, видимо разгоняя кровь по восстанавливающим свою силу крыльям, тут же сорвался вниз и через секунду воспарил над ними, поймав восходящие потоки воздуха. Сделал пару кругов над плато и взмыл высоко в небо, быстро набирая высоту.

Тургэн, явно чувствуя себя в одиночестве, старался прибиться к тем, кто был близок ему по расе, и по языку, ибо понять, что лопочут эти белые и черные люди, которых он вообще видел впервые, было совершенно невозможно. Но Тургэн заметил, что даже среди этих белых, существовали разные союзы, и они не были однородными. Тургэн присматривался ко всем, и выжидал момент, чтобы успеть сориентироваться, вовремя примкнув к партии победителей. Но больше всего его интересовала Цэрэн. Он до сих пор не мог прогнать от себя ощущение, что этих зеленокожих тварей на их головы, призвала именно она. Он инстинктивно чувствовал, что надо быть ближе к ней, ибо она сможет выкрутиться из любой ситуации. Правда, как с ней наладить сейчас отношения, – он не понимал. Он, делал многочисленные попытки сблизиться, но все время натыкался на ледяной взгляд старухи. Ну что, пока подожду, видимо, не время, – думал про себя Тургэн.

Темнокожие рабы, хоть и держались рядом с Леонтием, но всё же образовали свою некую отдельную группу, состоящую из Луцинии с сыном, двух женщин, также работавших с ней по дому, и двух мужчин, помогавших Лисиппу по кухне. Один из помощников грека, рослый и крепкий Самакс, давно и настойчиво добивался внимания Луцинии. Вот и сейчас, когда всё внимание переключилось на проблемы выживания, рабы оказались предоставленными, самим себе. Нет, конечно, они, как и все, были очень встревожены непонятной ситуацией, но именно сейчас, впервые за всю их жизнь, на них просто не обращали внимания.

Это было так непривычно, что даже ощущение тревоги за их нынешнее состояние заметно уменьшилось, уступив место некоему наслаждению в нынешней ситуации, хоть какой-то толикой свободы. Самакс принес два плода Луцинии, которая хуже всех перенесла полёт. Она улыбкой поблагодарила его за подарок и принялась есть.

За этой сценой наблюдали Абэба и Мэчесса, две её товарки по уходу за хозяйским домом. Мэчесса неодобрительно комментировала действиями Самакса. – Ну, конечно, ей всё всегда достается первой. Её же никогда не выгоняли на поля. Она всегда была при хозяйском доме, у нее стройная фигура, до сих пор нежная и гладкая кожа на руках, которые не знают, что такое тяжелый труд на земле и мозоли. Вот Самакс вокруг неё и крутится. И за что ей только такие привилегии? А я тебе вот что скажу. Ты на её щенка посмотри. Ты что не видишь, что она родила его не от черного кобеля. Там точно кто-то был из белой породы. Вот смотри, как он крутится вокруг хозяйской дочки, – как привязанный за ней ходит. Я тебе говорю – белая кровь чует своих.

– Да ладно тебе злословить,– прервала ее Абэба. – Ну, родила и родила. Есть зато хоть своя кровь, а у тебя никого нет, и возможно, так и не будет.

– Будет! Самакс будет мой, я тебе даю слово. Он будет мой, или он будет ничей. Мэчесса зло сверкнула глазами, повернувшись к товарке лицом.

– Ой, подруга, размечталась ты больно, как я посмотрю. Ты хоть и моложе Луцинии, но характер у тебя – врагу такого не пожелаешь, – Абэба засмеялась. – Пойду, принесу еще яблоки. Тебе взять?

– Нет, я уже наелась, – сказала Мэчесса, и продолжила следить за Луцинией и Самаксом.

Хильдебальд, тем временем, собрал вокруг себя преданных ему людей – Промиуса, Ольдиха, и двух своих воинов. – Ну что? Нас здесь четверо. Промиус при этом недовольно засопел. – Ну, хорошо, пять, – поправился Хильдебальд. – Их тоже четверо. Силы примерно равны, и я думаю, что этот предатель – только и ждет удобного момента, чтобы напасть на нас. Так что скоро ночь, и судя по всему, нам придётся здесь переночевать. Поэтому придётся, установить на ночь дежурство.